БИБЛИОТЕКА ММ

У нас новый жанр – трагикомедия.

Существуют ли её принципиальные отличия от драмы? Говоря по совести, нет. Но продуктивные противоречия, заложенные в самой природе драматического искусства, в трагикомедии разведены по двум очевидным полюсам. Печальное и смешное в трагикомедии присутствуют примерно в равной пропорции. И главное тут даже не в постоянном переключении регистров, а в том, что зачастую один и тот же эпизод может восприниматься трагедийно или комически – в зависимости от изменения угла зрения.

Открывает нашу галерею бесспорно яркая картина знаменитого современного режиссёра. По странному стечению обстоятельств ни один его фильм в нашем проекте ещё не упоминался. Однако без него кинематографический контекст неполон. И сегодня мы вспоминаем дорогого Тима нашего Бёртона (р. 1958). Но не станем обращаться ни к «Эдварду Руки-Ножницы», ни к «Сонной Лощине», ни к «Дому странных детей мисс Перегрин». Выберем один из самых нетипичных – и один из наиболее значительных – его фильмов.

Речь идёт о «Крупной рыбе».

Лента 2003 года осталась в тени более громких бёртоновских хитов, хотя это едва ли не самое эмоционально глубокое его высказывание. Бёртон прославился как романтик, готик, сказочник, шутник и эмоционал, бесстрашно смешивающий «авторский» и «коммерческий» кинематограф. Визуальный ряд его притягательно-гротескных игровых и анимационных картин мгновенно узнаваем, поэтому кинокритики любят ещё назвать его визионером (как филолог скучно подкорректирую: конечно, его следовало бы назвать не визионером, то есть человеком, подверженным непроизвольным внутренним фантастическим видениям, а визуалом). В любом случае и стиль Бёртона, и тематика его лент обычно далеки не только от реалистичности, но и от более или менее правдоподобного психологизма.

Но из большинства правил есть исключения. В середине своей карьеры художник и выдал такой «странный» фильм, где вроде бы характерными для себя приёмами рассказал совершенно нехарактерную для себя внятную человеческую историю. Фактически это его «Отцы и дети». Точнее, «Отец и сын».

Бёртон никогда не скрывал, что его собственные отношения с родителями, особенно с отцом, были непростыми. И этот мотив так или иначе проявляется во многих его фильмах, но обычно кратко и комично. Достаточно вспомнить линию взаимоотношений Вилли Вонки и его папаши-дантиста в блистательной экранизации книги Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика». Но только в «Крупной рыбе» мотив становится темой – с подробной демонстрацией долголетнего конфликта, обидного для обеих сторон взаимонепонимания, с медленным сближением, примирением и гармонией в финале.

Стержнем ленты оказывается образ отца, собственно Крупной Рыбы, которую никак не поймаешь, потому что она всё время ускользает – в том числе и от окончательного понимания. Его исполнил Альберт Финни (1936-2019). Он был из той редкой породы фактурных и харизматичных артистов, которым, кажется, нет нужды что-то специально играть – им достаточно быть на экране самими собой. Порой небрежное движение брови или брезгливо искривлённый уголок рта сообщают зрителю больше, чем иной длинный проникновенный монолог. Впрочем, за фигуру отца на экране отвечают двое: Юэн Макгрегор изображает героя в молодости, и его работа тоже безупречна. Но молодому персонажу по режиссёрской задумке достаются идеализм и романтичность, а едва ли не весь эмоционально богатый драматизм всё же отдан в ведение Финни. Билли Крудап, играющий сына, подчёркнуто держится в тени своего великого коллеги, да и другие исполнители, в том числе Элисон Ломан и Джессика Лэнг, исполняющие мать в молодости и старости, фактически являются частью команды, поддерживающей всё тот же центральный образ.

Наши «борьба и бунт» против родителей неизбежны, словно говорит нам режиссёр. Главное – уметь вовремя остановиться. И обычно это происходит в тот момент, когда мы сами становимся родителями и с удивлением начинаем замечать, что похожи на старшее поколение гораздо больше, чем нам казалось в юности.